«Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!» — восклицают не только отцы, но и матери, не только девочек, но и мальчиков. Живи Фамусов в наше время, он бы наверняка сказал не «взрослой», а «взрослеющей». Ведь нет более тревожного для родителей периода, чем тот, когда его ребёнок становится подростком.

Вот он: автономный, но всё ещё зависит от своей семьи. Колючий и колкий, но такой ранимый и чувствительный. Копирует поведение взрослых, но не всегда понимает, что за этим поведением стоит и куда оно ведёт. Первые сигареты, первый алкоголь и первый секс. Ваш ребёнок уходит на дискотеку, на позднее свидание или едет ночевать на чью-то дачу — в мир, в котором есть и плохое и хорошее.

Тут виновата любовь. Они, подростки, не так глухи, как кажется, к родительским переживаниям. И чтобы лишний раз не тревожить, пытаются справиться сами. В психологии есть такой термин «контейнирование» — это умение выслушивать и принимать чьи-то эмоции, как бы собирая их в себя, но не заражаясь ими. Подростку нужен «хороший контейнер» — родитель, которому можно рассказать, например, что вам сегодня предложили в школьном туалете распить пиво и не получить в ответ крик и разбирательства. Позвольте своему ребёнку говорить вам обо всём. Попробуйте взять себя в руки и выслушать до конца. Так вы останетесь с ним в контакте. Так вы сможете узнать вовремя и помочь, если будет нужно.

А ещё часто подростки не знают как. Как сказать, с чего начать, какие слова подобрать.

Подросткам кажется, что о некоторых вещах говорить просто неуместно. Родители молчат о таком и я буду молчать

Во многих российских семьях нет культуры разговора о сексе и о половой жизни вообще, не говоря уже о связанных с этим рисках. Поэтому для некоторых родителей сексуальное просвещение своего ребёнка сводится к запугиванию и попыткам удержать ребёнка дома. Но как бы мы ни старались, момент, когда сын или дочь всё-таки уйдёт на дискотеку до утра или заночует в другом месте, — неизбежен. И поэтому важно заранее предостеречь от неприятного и страшного: от сексуального насилия и абьюза.

Если вы родитель, который уже готов говорить на эти темы и которого готовы слушать, вот что важно понять: проблема сексуального насилия в нашем обществе системная. Нельзя убедить гвоздь не уходить глубже в доску, пока по нему бьёт молоток. Нужно остановить молоток. Самый лучший способ избежать насилия — остановиться насильнику. Поэтому не меньше, а может и больше, чем с девочками, нужно говорить с мальчиками о том, как не стать насильниками.

Что важно объяснить мальчикам

1. Секс — это то, что происходит между двумя людьми, которые отдают себе отчёт в том, что делают. И только при обоюдном согласии. Значит, что секс с пьяной, не понимающей, что она делает, девушкой — это изнасилование.

2. Поговорите с сыном о возрасте согласия. О том, что если ему — 19, а девочке — 15, то это сексуальные действия с несовершеннолетней. И они уголовно наказуемы.

3. Многие девушки хотят понравиться парням, но при этом не обязательно хотят секса. Как бы они себя ни вели, в сколь коротких юбках бы ни появлялись, сама по себе одежда и заигрывающее поведение — это скорее приглашение к коммуникации, но не к сексу. Поэтому «танцевала, флиртовала и целовалась» — не даёт права что-то требовать и считать, что девушка согласилась на всё.

4. Расскажите сыну о простом факте физиологии, о котором знают даже не все взрослые: физиологическое возбуждение и готовность к сексу не у всех женщин проявляются одинаково. Это значит, что ориентир из порнофильмов «она вся намокла» — не означает ни желания, ни готовности к сексу, а как раз может быть реакцией на стресс в конкретной ситуации. Чтобы понять, хочет ли девушка секса с вами, — просто спросите.

5. Кстати, о порнографии. К сожалению, многие подростки черпают свои знания именно оттуда. Расскажите сыну, что порнофильмы далеки от реальной жизни. И не все, что там показывают, может понравиться девушке.

6. Поговорите о безопасном сексе. О том, что миф «заниматься сексом в презервативе — это нюхать цветы в противогазе» давно устарел. Секс-индустрия не стоит на месте, и сейчас презервативы делают из тонкого, но прочного материала. А ещё сегодня каждый 50-й житель России ВИЧ-инфицирован, это не считая других заболеваний, которые передаются половым путём. Добавьте к этому ответственность стать отцом. Убедитесь, что подросток понимает, что предохранение — важная часть сексуальной жизни.

7. Наконец, обсудите с ним, что секс — не самоцель и не приз, что это удовольствие, которое должно быть обоюдным. Что к нему не обязательно стремиться за компанию, и он не делает никого взрослым.

8. Расскажите и сыну, и дочери о простом правиле «Нет-Уйди-Расскажи». Нужно сказать чётко и ясно «Нет» в ответ на домогательство. Немедленно «Уйди» — отойти от этого человека, не пытаться переубеждать или спорить. И «Расскажи» — сразу же сказать о происходящем кому-либо, хотя бы подруге. Стеснение тут неуместно. Договоритесь с ребёнком о специальном кодовом слове, которое он может произнести, когда вы ему позвоните, и это будет для вас сигналом, что за ним нужно ехать и выручать.

Что важно объяснить девочкам

1. Объясните своей дочери, что насильники — это не какие-то особенные люди. Они ничем не отличаются от всех остальных и могут даже оказаться теми, кого вы знаете и кому доверяете: друзьями друзей, знакомыми родителей. Нужно быть осторожной, даже если находишься в компании знакомых. А ещё лучше сказать кому-то из близких, где будешь находиться. Для подстраховки.

2. Договоритесь с дочкой, что она всегда может послать вам определённую СМС, после которой вы тут же выезжаете на помощь.

3. Расскажите, что с сексуальными домогательствами в России сталкивается каждая вторая женщина. Поэтому умение говорить «нет» — чётко, ясно, громко и без улыбки — очень важный навык. Что вежливость и послушание, которые стараются воспитывать в девочках, тут неуместны.

4. Расскажите девочке, что, к сожалению, некоторые парни считают, что девушку на секс нужно уламывать. Поэтому если кто-то давит на неё и пытается заставить — должно срабатывать правило «Нет-Уйди-Расскажи».

5. Предостерегайте дочь от агрессивных, напористых и всегда уверенных в своей правоте парней. Парней, которые в унизительной и презрительной форме говорят о женщинах. Даже если лично вашей дочери этот парень заявляет, что она не такая. Что ревность — это вовсе не признак обожания, а признак его неуверенности в себе и желания контролировать вас, а это черты будущего если не насильника, то домашнего тирана.

6. Попросите дочь быть осторожней с пьяными и вообще плохо себя контролирующими людьми.

7. Поговорите с ней о доверии. Очень многие подростки неуютно чувствуют себя на вечеринках, но уйти им мешает солидарность со сверстниками и желание быть как все. Поговорите о том, что стоит чаще прислушиваться к себе.

8. Сводите девочку на курсы самообороны для женщин или крав-магу (разновидность рукопашного боя). Многие девочки теряются, когда впервые сталкиваются с физическим воздействием, поэтому навык мобилизоваться и ответить будет точно не лишним.

Да, макияж, высокие каблуки и короткие юбки могут привлечь внимание, но статистика неумолимо показывает, что пострадавшими от сексуального насилия становятся независимо от внешнего вида, возраста и времени суток. Поэтому самая важная превентивная мера — воспитать в девочке уважение к её собственным границам. Равно как и в мальчике. Как? Своим примером.

Когда ваш ребёнок кричит «нет» и хлопает дверью комнаты перед вашим носом, вспомните о том, что это умение очень пригодится ему в жизни. Никогда не врывайтесь, а постучите и попросите разрешения войти. Старайтесь услышать его «нет» и слушайте его самого — и тогда ваш ребёнок в будущем скорее отфильтруют потенциальных насильников, которые пытаются нарушить границы. И это лучшее, что можно сделать для ребёнка.

Марина Травкова

Иллюстрации: iStockphoto (cirodelia)

источник

Анна Яковлевна Варга, кандидат психологических наук, семейный психотерапевт, руководитель магистерской программы «Системная семейная психотерапия» НИУ ВШЭ.

Могут ли негативные отношения в семье в настоящем или прошлом каким-то образом повлиять на возникновение рака у ребенка?

Нет, не могут. Этиология рака очень сложна, это не психосоматическое заболевание. Причины возникновения рака гораздо более мощные. Например, мутации в некоторых генах резко повышают риск рака груди. Все мы знаем историю Анджелины Джоли. То есть человек может жить счастливо, быть успешным, быть любимым, но генетическая предрасположенность «сработает» все равно. Также известно, что вероятность рака повышается вследствие радиации, совершенно независимо от психологических условий существования. Не нужно психологизировать там, где нет к этому никаких оснований.

Почему существует мнение о психологических причинах рака?

Рака все боятся. Большинство считает, что любой рак — это неминуемая смерть. Мы, обычные люди, не знаем, откуда он берется и как его лечить, и от этого становится совсем страшно. Люди ищут объяснений, придумывают их как защиту от своего страха. Они как будто говорят себе: «Вот там, у них, родители ругались, ребенок и заболел». И думают при этом: «Мы живем мирно, у нас никто не заболеет». Утешаются этим. Это так называемое магическое мышление, к которому люди прибегают, когда страшно и непонятно.

Что испытывают родители больных детей, когда сталкиваются с суждением о раке как семейном наказании?

Я думаю, бывает по-разному. Некоторые родители могут быть согласны с такой причинностью. Ищут свои или чужие грехи, за которые их семью, ребенка, «наказали» болезнью. Не искать виноватых трудно. Сказать себе «это случайность» — значит признать, что нет никакого контроля, нет защиты. В то же время, когда посторонние люди видят в болезни наказание, они как бы становятся на сторону «злой силы» — вас наказали поделом. Это очень обидно и, на самом деле, совершенно несправедливо. Семья, где ребенок болеет раком, — это семья в беде. Она нуждается в поддержке, в милосердном отношении окружающих, в сочувствии. Это единственно нормальное отношение.

Как родителям больных раком детей стоит реагировать на такие высказывания и как справляться с возникающим чувством вины?

Если у человека есть выбор, как реагировать (что не многим доступно), то лучше всего внутри себя понимать, что такие высказывания продиктованы страхом и чувством беспомощности. А во внешнем поведении лучше не вступать в споры, переводить разговор на другое. С чувством вины трудно справиться. Надо сказать, что чувство вины в таких травматичных ситуациях, как тяжелая болезнь ребенка, — это часть большого комплекса переживания горя. На первом этапе люди потрясены, не могут поверить, затем наступает чувство вины, подавленность, но вместе с этим и гнев. И вот этот гнев на что угодно, на себя, на судьбу — он дает энергию, которая позволяет действовать: искать помощи, использовать все возможные ресурсы. В человеке все связано. Если начать активно лечить ребенка, невзирая ни на какие свои чувства и состояния, несмотря на ощущение отчаяния и безнадежности, то силы придут и чувство вины отступит.

фонд "Подари жизнь"

Госдума приняла в третьем чтении закон о декриминализации домашних побоев. О том, что такое домашнее насилие, как оно появляется, как от него защититься и при чем тут полиция, «Медуза» поговорила с клиническим психологом, семейным психотерапевтом Инной Хамитовой.

— Разве не в любых человеческих отношениях есть элемент зависимости и как результат — насилия?

— Нет. Большинство из нас стремится к теплым партнерским отношениям. Однако ваш вопрос наводит на важную мысль, что мы в своей культуре настолько привыкли к насилию, что оно кажется нам нормой. Наша культура, наше общество настолько этим насилием пронизано, что мы временами его просто не замечаем.

— Так, а почему мы решили, что это не норма?

— Для каких-то культур это и остается нормой. И люди живут и не знают, что бывает по-другому. Когда ты вырос в тюрьме и не понимаешь, что творится за забором, — ты считаешь это нормой.

— Почему считается, что никогда не бывает ситуаций, когда можно сказать «сама виновата»? Разве нельзя человека спровоцировать на насилие?

— Я клинический психолог и семейный психолог. Часто ко мне приходят пары, где практикуется рукоприкладство. И иногда ты понимаешь, что эти пары попали в очень жесткий цикл. Например, она его унижает морально, а он постоянно чувствует себя последним чмом. И когда он оказывается в полном отчаянии из-за того, что она его топчет и с ним не считается, то он становится похож на двухлетнего ребенка, который в отчаянии бьет маму и говорит: «Ты плохая!» Он все время чувствует, что он плох для любимого человека. Я ни в коем случае не оправдываю, но этот жесткий цикл в паре может существовать. Она его унижает, он ее бьет. И тогда надо работать с парой, чтобы вообще убрать этот цикл насилия из семьи.

Вообще говоря, эта позиция «жертва», «преследователь», «спасатель» — она перемещается от одного к другому. То она чувствует себя жертвой, то он.

Однако в таких отношениях нет элемента садизма. Там нет желания причинить «боль», там никто не упивается своей властью, там просто много отчаяния, которое превращается в насилие.

Но бывают отношения, когда насильник — один и жертва — одна, и эти роли не меняются, и это совершенно другая ситуация. Там есть желание причинить боль.

— Когда читаешь монологи жертв, в них есть одна общая черта — насилие длится. И всегда возникает вопрос: как это могло зайти так далеко? Почему люди не бегут? От этого ведь и кажется, что все не так просто в этих историях и в поведении жертвы тоже, потому что невозможно себе представить, что человек может жить с насильником несколько лет.

— Когда тебя бьют, когда тебя обижают, насилуют — у тебя меняется концепция восприятия себя. Ты постепенно начинаешь ощущать, что ты сам виноват в этом. Именно поэтому жертве насилия никогда нельзя говорить, что она виновата: она и без других себя винит. Самооценка, чувство собственного достоинства и восприятие себя — все это опускается ниже плинтуса. И ресурсов на то, чтобы что-то сделать, — их становится меньше или они кончаются.

— Почему, если меня ударить, у меня изменится самооценка?

— Если отношения только-только начинаются и кто-то кого-то ударил, если жертву до этого не били и у нее есть чувство собственного достоинства — она говорит: «Стоп, со мной так нельзя!» И человек, который совершил насилие, идет лесом. Но если это уже отношения, где по капле выдавливалось чувство собственного достоинства, самооценка, если сначала он ее обижал, потом унижал, потом они ругались, потом он ее толкнул, потом стукнул — то это все раскручивается постепенно. Маховик насилия разворачивается. А ресурсов на то, чтобы уйти, нет. И к тому же люди бывают уже связаны общим хозяйством, домом, детьми — и идти просто некуда.

Второе — она его боится, и этот страх парализует.

И третье — она в глубине души считает, что она этого достойна. И что если она уйдет, то следующий будет вести себя так же и бить ее. И, как это ни ужасно, часто так и происходит. Ровно потому, что она считает, что она достойна побоев, она находит себе человека, который понимает, чего она «достойна».

— Но если один раз ударил — это может быть ошибкой?

— Иногда это бывает ситуативно, разово — от бессилия и отчаяния. Вот она ходит за ним и унижает его, он уходит в комнату — она идет следом за ним и унижает его, он не может от нее убежать. В этот момент он видит в ней танк, который на него несется с горы. Именно она в этот момент воспринимается им как насильник. И он ее ударяет. И это никак его не оправдывает, но важно видеть: они замкнулись в цикле насилия в семье — или обижают конкретно одного?

Одно дело, когда он ее оттолкнул — и это про то, что, ребята, вы заигрались, вам пора к психологу. Эти вещи надо отделять от домашнего насилия, где люди живут в патриархальной модели и не видят в этом ничего предосудительного. Родители бьют детей, муж бьет жену — у них это считается нормой.

— Если жена бьет мужа, это все равно насилие, даже несмотря на то что она его слабее?

— Да. Хуже того, статистику насилия над мужчинами очень трудно собрать. Мужчины вообще молчат про это. Это ж получается я не мужик, если меня жена бьет.

Как же ему стыдно в этот момент. И даже на приеме психотерапевта это вскрывается очень нескоро. Но это достаточно распространенное явление в нашей переполненной насилием культуре.

— Он же может ее остановить?

— Он не может ее остановить, потому что чувство собственного достоинства растоптано, он уже встал в позицию жертвы, он ее боится, у него руки не поднимаются. Она ему в этот момент кажется могучей и здоровенной, даже если в нем два метра роста. Он в этот момент чувствует себя маленьким мальчиком, которого бьет мама. Здесь очень важно, что внешнее и внутреннее может очень сильно расходиться. И внутреннее может гораздо сильнее влиять на поведение.

Ко мне на прием часто приходят женщины, которые продолжают подвергаться домашнему насилию чуть ли не каждый день, и они не говорят, что хотят уйти, их запрос: научиться с этим жить, приспособиться, возможно, уменьшить.

Представляете, насколько сил в этот момент нет, насколько растоптано чувство собственного достоинства, что даже мысли уйти — не возникает?!

— А как тогда насилие останавливается, если у людей нет сил уйти? Почему оно прекращается?

— Оно не прекращается. Что бы она ни делала, этот маховик будет раскручиваться. Пока она там живет — она будет подвергаться насилию.

— А где же она найдет ресурс, чтобы уйти?

— Нигде. Ужас в том, что это замкнутый круг.

— Как-то же иногда это прекращается. Люди же как-то уходят.

— Иногда помогает достигнуть дна и понять: либо я просто умру, либо я ухожу. Когда уже жизнь стоит на кону. Но иногда и это не помогает. Кого-то жизнь сталкивает с друзьями, которые помогают повысить самооценку. Кто-то, пройдя психотерапию, прерывает круг. Но пока человек внутри этого — самостоятельно он из этого выбраться не может.

— Получается, что полиция и криминализация побоев не может помочь.

— Полиция в данном случае не может помочь — это правда. Более того, в тех семьях, куда вовлекают полицию, этот маховик раскручивается сильнее. Если пара остается жить вместе, то, во-первых, насильник считает жертву предателем. Во-вторых, у него возникает странное ощущение, что ситуация под внешним контролем — то есть он может себя не сдерживать, в крайнем случае приедет полиция и его остановит. В общем, получается, что насилие там растет только. И полиция, к сожалению, не играет спасительную роль.

— А как же быть детям? Им же даже уйти невозможно.

— А это огромная проблема. Насилие в присутствии ребенка трактуется как насилие и по отношению к нему. И ребенку это видеть неполезно. Что испытывает ребенок, который это видит? Ему безумно страшно. У него возникает страх, что его тоже могут побить. Кроме того, у него формируется позиция бессилия — ему жалко маму, но и папу он любит. И у него возникает бинарная система: жертва — насильник. Чтобы не стать жертвой — будь агрессором. Не хочешь быть агрессором — терпи.

— Когда мы говорим о насилии над детьми, мы делим это так же: на телесные наказания и на желание причинить боль? Или это все насилие и побои?

— С детьми все очень хитро. Мы же детей в норме очень любим, лечим, учим, кормим, поим, растим. Это легко и приятно, но у нас есть еще одна функция: мы должны их адаптировать к миру. И вот воспитание — это тоже всегда насилие. Но насилие без садизма. Ты же настаиваешь на чем-то, устанавливаешь границы или заставляешь его делать то, чего ему не хочется. Ты можешь устанавливать границы мягко, но он хочет есть одно мороженое, а ты не даешь и подменяешь его котлетами.

Если он маленький и он собрался идти гулять в пургу в шортиках — ты его не пускаешь и начинаешь его одевать. Не даешь ему сделать то, что он хочет. Другое дело, что в этом насилии нет желания причинить боль.

Но иногда мы видим на детской площадке, как мама — красная от злости — орет и дает затрещину своему ребенку, как будто он ей всю жизнь испортил. Эта мама — вероятно — тоже в детстве подвергалась насилию, и ее воспитывали с помощью телесных наказаний. Для нее норма — выпороть, наорать или сказать, более тонкое: «Что ты за придурок безрукий, у тебя ничего не получается», что не чревато синяками, но чревато растоптанной самооценкой и все равно ставит человека на всю жизнь в позицию жертвы, глупой, достойной унижения.

— Когда вы это видите на улице, вы вмешиваетесь?

— Это сложно. Когда мама бьет ребенка — мне это невыносимо. Первое желание: подойти и что-то сказать, прекратить это. Но надо отдавать себе отчет, что ты себе в этот момент помогаешь — свой ужас успокаиваешь. Потому что вероятно, что они придут домой и мать скажет ребенку: ты меня перед людьми позоришь — и достанется ему в два раза больше.

Вообще говоря, я вижу выход только в просвещении. Когда ты пишешь популярные статьи о воспитании, когда ты предлагаешь людям другой выход. Не только объясняешь, что это вредно, но и даешь новый сценарий выхода из бессилия. Потому что если просто говорить, что насилие — зло, то мама будет себя винить, у нее будет больше отчаяния и меньше сил, она снова будет в бессилии — и ребенок снова будет получать и так далее.

Мне кажется, что проблема в том, что многие не знают, что делать, когда ребенок орет: «Я не буду», и топает ногами, она не знает, как его остановить. Она его любит, но она в этот момент видит в нем исчадие ада.

Поэтому очень важно работать с самим насильником. Потому что очень часто они не хотят ими быть.

— Они как-то страдают от того, что бьют кого-то? Или на какой-то стадии уже не страдают?

— Давайте разделим. Есть люди, которые страдают — скорее всего, тогда этой ярости и насилию предшествует бессилие. И тогда можно работать с новыми сценариями выхода из бессилия. Но если насилие совершается от осознания своей силы — то нет, он не чувствует вину и не понимает, что так нельзя. Когда насильник в насилии обвиняет жертву — с этим работать невозможно, тут речь идет о нарциссизме или социопатии. И от такого человека надо бежать, а не работать над отношениями.

— Зачем про это говорить публично? Зачем выносить сор из избы?

— Затем, чтобы говорить, что это не норма. Когда начальник орет на подчиненных, а на начальника — его начальник, а подчиненный, придя домой орет на жену и детей — система воспроизводит себя на разных уровнях. Это и есть циклы насилия. Чтобы это менялось — надо говорить. Чтобы иерархия означала ответственность, а не власть. Иначе это тюремная модель.

— И что дают эти флешмобы?

— Люди получают поддержку от других и, может, впервые слышат, что они не были в этом насилии виноваты. И им впервые сказали, что они не должны быть жертвами и что не у всех так. Что они не были плохими. Но если им на это говорят: «Сама виновата», — то это делает им еще хуже.

— Разве не наоборот? Флешмобы говорят: это со всеми происходит, с самыми близкими, с самыми успешными, это абсолютный стандарт, то есть — повсеместная норма.

— Ну да, и это тоже! И с такими стандартами надо бороться.

«Не будут они читать, и заставлять их бессмысленно»

Представителям поколения Z пока не больше 16 лет, но уже сейчас «цифровые» дети вызывают у родителей удивление и тревогу. Почему гаджеты заменили им книги, стоит ли опасаться интернет-зависимости, как возникает синдром дефицита внимания? Об этом рассказывает кандидат психологических наук, член правления Общества семейных консультантов и психотерапевтов, академический руководитель магистерской программы «Системная семейная психотерапия» НИУ ВШЭ, член IFTA (Международная ассоциация семейных психотерапевтов), член EFTA TIC (Тренинговый комитет Европейской ассоциации семейных психотерапевтов) Анна Варга.

Какие проблемы волнуют современных родителей?

Проблемы разные, но суть одна — потеря контакта с ребенком, отсутствие взаимопонимания и сложности с контролем. Так было во все времена, но сейчас, может быть, это ощущается острее, потому что родители и дети принадлежат не только к разным поколениям, но и к разным коммуникативным системам. Дети уже полностью в компьютерном мире, а родители еще иногда грешат книгами.

Что же делать? Заставлять детей читать?

Нет, конечно. Не будут они читать. И заставлять их бессмысленно, только приведет к ссорам. В истории человечества периодически происходит смена коммуникативных технологий. Это естественный процесс, просто сейчас мы находимся в самом его начале. Поменялась сенсорная модальность — дети уже не читают, а смотрят. Во время чтения вы должны воображать, то есть представлять все то, о чем читаете. А когда вы смотрите, воображение не нужно. Сигнал идет непосредственно в затылочную кору головного мозга, это другое восприятие. Дети уже ­принадлежат к новой коммуникативной культуре. Максимум, что могут сделать родители, — читать сами, пользуясь тем, что детям нравится находиться рядом. Или давать им аудиокниги.

Что вы понимаете под коммуникативной культурой?

Представители Торонтской школы теории коммуникаций считают, что коммуникативные технологии определяют тип культуры и менталитет людей. Например, человек Средневековья отличается от представителя Нового времени, у них разная картина мира и ценности. Сознание зависит от устройства социума, все-таки мы социальные животные. А социум определяется тем, как люди взаимодействуют друг с другом. Появление нового способа коммуникаций всегда ведет к серьезным изменениям в личности, культуре и обществе. Исследователи выделяют три стадии развития коммуникаций — устную, письменную и аудиовизуальную. Так, в Средневековье люди использовали для общения речь и слух, здесь главное  — понимать язык друг друга. И в этом обществе не было детства как социальной категории. Лет с пяти, как только ребенок встал на ноги, научился разговаривать, он становится полноценным членом общества. Его кормят и одевают как взрослого. Он еще будет расти, станет сильнее, но никаких скидок ему уже не делают.

Когда же появилось детство в современном понимании?

Концепция взрослости и детства появилась благодаря изобретению книгопечатного станка. Грамоте человек должен сначала научиться, и этот информационный разрыв разделил людей на тех, кто мог получать информацию из книг, и тех, кто не умел этого делать. Ребенка уже не воспринимали как маленького взрослого, его стали воспитывать специальным образом. Чтобы стать взрослым, ребенок должен был приложить усилия, а ответственность за выращивание и воспитание детей лежала на родителях. В обществе сложились определенные представления, что такое хороший ребенок, хороший родитель, чему надо учить ребенка, за что его можно бить, за что награждать. Почитайте, например, роман Фрэнсис Бёрнет «Маленький лорд Фаунтлерой», там про это много написано. Так продолжалось более 300 лет.

А что происходит с детством сейчас, в информационную эпоху?

Мы постепенно отказываемся от воображения и переходим на зрительный регистр. Зрительному восприятию не нужно учиться, соответственно, детство вновь исчезает, как и взрослость. Исчезли общепринятые стандарты, что такое хороший ребенок и чему его надо учить. Объем знаний настолько вырос, что никто не в состоянии запомнить все, что человечество накопило к настоящему моменту.

Видимо, поэтому родители школьников жалуются на синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) — дети не способны сосредоточиться, не могут, как раньше, усваивать информацию большими кусками.

Это не совсем так. Просто школа не дает информацию в том виде, в каком ее может усвоить ребенок.

То есть это проблема не конкретного ребенка, а школы?

Конечно. Школа не готова приспосабливаться к современному ребенку и к тому типу общества, в котором ему придется жить. В школьников по-прежнему запихивают объем информации, а сегодня надо учить компетенциям, трекам, по которым ребенок сможет добывать знания сам. Продвинутые учебные заведения не заставляют ничего учить, они стимулируют дискуссии, используют игры, онлайн-образование, дети готовят доклады и презентации. Синдром дефицита внимания — это следствие того, что современный ребенок попал в щель между старым и новым поколением. И взрослые сейчас в большой тревоге по поводу детей и их будущего.

Тем не менее многие родители требуют успеваемости, а дети в результате теряют всякий интерес к учебе.

Школа требует произвольного внимания, а ребенок не готов произвольно внимать — он сегодня захвачен экраном телевизора, компьютера или смартфона.

Значит, надо отнимать у детей гаджеты?

Нет. Детей нужно учить, опираясь на их непроизвольное внимание. Это объективная данность, и вы ничего не сможете с этим сделать. Видимо, когда придут учителя из нового поколения, они уже будут пользоваться новыми методами и учить детей правильно. А пока ребенок вынужден учиться в системе, которая не приспособлена к его способу восприятия и коммуникации. Каждый день из семьи он выходит в какой-то другой мир, инобытие, поэтому родителям придется ему помогать. Школа, кстати, прекрасно понимает, что не справляется, поэтому дает задания не столько для ребенка, сколько для его родителей.

Домашние задания — отдельная тема. Даже взрослые не всегда способны в них разобраться. Это нормально?

Дело не в заданиях, а в том, что школа пытается подтягивать семью к решению школьных проблем. Надо правильно к этому относиться.

Правильно — это как?

Быть на стороне ребенка, помогать ему с учебой и уповать, что, пройдя через довольно бессмысленные школьные годы, он найдет свой интерес и научится развивать произвольное внимание.

Выходит, надо забыть о хороших оценках в школе?

Если родители будут бороться с ребенком дома, учителя — в школе, то его ждет не только СДВГ, но и тяжелая невротизация, потеря познавательной мотивации. Дети — это маленькие марсиане, сегодня именно они идут на острие прогресса, поэтому мир должен приспособиться под них. Сейчас предыдущие поколения ничего не могут дать последующим. Лет через 10—20 эта щель между поколениями закроется, но пока нам будет очень трудно.

Что еще отличает современных детей и подростков от их родителей в том же возрасте?

У нынешних детей социализация происходит в интернете, тогда как родители в их возрасте общались лично.

Дети сейчас почти не гуляют, дворы пустые. Откуда взяться личному общению?

Взрослым мир кажется очень опасным, но это не значит, что он реально опасен. Вне школы современные дети общаются лично разве что летом, когда их берут в поездки или отправляют в лагеря. Или если они занимаются командными видами спорта. Но им больше нравится общаться онлайн. Не стоит этому ужасаться. То, что вы не понимаете своего ребенка, — нормально. Он будет лучше понимать своих детей.

Интернет тоже бывает опасен.

Раньше родители переживали, что ребенок до ночи пропадает на улице, связался с плохой компанией. Сейчас психологическим аналогом стал интернет. Конечно, должен быть родительский контроль, какие-то ограничения. Можно поставить фильтры, договориться с провайдером, чтобы в ночное время не было интернета.

Проблемы возникают и в онлайн-общении. Помните историю мальчика Степы? Друзья смеялись над его страничкой в соцсети, называли маленьким. Тогда мама Степы попросила знакомых «полайкать» его страничку и картинки динозавров. И Степа вдруг стал мегапопулярным. Мама поступила правильно?

Конечно, правильно, детям надо помогать. Мама воспользовалась коммуникациями, которые необходимы ее ребенку. Родители всегда вмешивались, если у детей не складывалось общение, просто раньше помощь была в другой форме. Мама приглашала друзей ребенка домой, угощала вкусненьким, папа предлагал поиграть в футбол. Сегодня можно с ребенком обсудить, как украсить свою страничку в интернете, красиво выступить. И потом, интернет-сообществ сейчас огромное количество, можно вместе поискать подходящее.

В соцсетях дети нередко используют мат. Что с этим делать?

Родители и учителя от этого в ужасе, я и по своим внукам знаю. Но запретами ничего не добьешься. В юном возрасте многие употребляли обсценную лексику, но между собой. А теперь дети общаются в соцсетях, и родители могут все это прочитать. Подростки пытаются поднять свою популярность,  и обязательно находится кто-то, кто начинает использовать мат. Как к этому относиться? Спокойно. Вообще, общение в интернете довольно жесткое, потому что оно во многом анонимное.

Многие дети часами сидят в онлайне. Как распознать интернет-зависимость?

Если вы видите, что ребенок не расстается с гаджетом, а если его отобрать, впадает в ярость или отчаяние, это уже зависимость. Грозный признак, когда ребенок не выходит из комнаты, ­входить к нему нельзя, а еду надо оставлять под дверью. Пора обращаться за профессиональной помощью. Если же он ходит в школу, справляется с учебой, общается с родными, а в остальное время сидит за компьютером — ничего страшного, это теперь нормально.

Вряд ли родители смирятся с тотальным увлечением ребенка компьютером.

Могу им только посочувствовать — у них будет трудный родительский путь. Знаете, есть выражение «родители — это люди, которые дают мне карманные деньги». Так вот, родитель — это тот, кто может приласкать, утешить, поддержать. В интернете ребенок этого не найдет. Будет неправильно, если вместо поддержки мы начнем учить, упрекать, орать и наказывать.

Чему еще должны научиться родители «цифровых» детей?

Отказаться от собственных амбиций. Тип культуры изменился, и наши знания детям не пригодятся. Но мы можем помочь эмоционально. Подкорковые зоны мозга развиваются медленнее, чем кора, поэтому эмоциональное функционирование ребенка, как и взрослого, не меняется — мы чувствуем так же, как и первобытные люди. Ребенку пригодится психическое здоровье, которое дети получают в семье с высоким психотерапевтическим потенциалом. Это семья, где люди спокойны, проводят время вместе и поддерживают друг с друга. Так создается эмоциональная опора, которая важна для ребенка.

А что вы думаете о наказаниях —стоит ли их применять?

К наказаниям современные дети мало восприимчивы. Потому и надо выстраивать с ребенком эмоциональную связь, чтобы дистанция в этой зоне создавала у него дискомфорт, страх потери эмоциональной теплоты. Это главный рычаг. Других уже нет никаких.

Дети из обеспеченных семей сегодня имеют все, что пожелают. Как в этих условиях мотивировать ребенка на достижения?

Это сложный вопрос. У меня есть клиенты, которые выросли в бедных семьях и стали богатыми, они хотят, чтобы их дети тоже имели мотивацию и страсть к успеху. А детям, естественно, ничего этого не нужно. Чтобы был интерес, надо создавать так называемый развивающий дискомфорт.

Что это такое?

Нельзя исполнять желания ребенка по первому требованию — потребности должны сформироваться. Не стоит лишать ребенка гаджетов, потому что он существует в цифровом мире, но заваливать его всем остальным необязательно. Начиная с определенного возраста, ребенок может сам зарабатывать. И надо давать ему такую возможность, иногда даже требовать. В обществе, где деньги давно заработаны, так и поступают. Не важно, богатые у тебя родители или бедные, на каникулах все идут подрабатывать.

Неужели обеспеченные российские родители готовы на это?

Да. Мы детально обсуждаем программу, где и как заработать ребенку. Хочет получить последнюю версию телефона — пусть потрудится. Некоторые дети работают в компаниях своих родителей, у родственников и знакомых, иногда выполняют домашнюю работу. Даже маленький ребенок может помочь бабушке, загрузить и разгрузить посудомойку, сделать бутерброды маме с папой. Ребенок должен усвоить идею обмена — я от вас получаю, если, в свою очередь, тоже даю вам что-то.

А как научить ребенка ставить цели и достигать их, если его ничего особо не интересует?

Цели возникают, если есть потребность в чем-то. Нужен дефицит. Дети сейчас поздно взрослеют, потому что у нас теперь нет детства и нет взрослости. Если бы не армия, которая многих дико пугает, то стоило бы оставить своего ребенка в покое. Если он не знает, чем заняться по окончании школы, — пусть поработает, потом поймет. И надо еще в школе пробовать разные возможности. Не сложилось с футболом — бросай, иди на робототехнику. Не понравилось — ищем дальше. Смотрите, куда ходят друзья вашего ребенка. Мальчики обычно редко чего-то хотят, а с девочками проще — по крайней мере, им хочется быть вместе с по­дружками. И еще многое зависит от педагога или тренера.

Представителей поколения Z намного больше, чем их предшественников, «игреков». Видимо, их ждет более жесткая конкуренция за место под солнцем, придется толкаться локтями?

Это так. Другое дело, что новые коммуникативные технологии смягчают ситуацию. Такого количества людей с высшим образованием, зарабатывающих головой, обществу не нужно. Но в интернете они все равны, у всех есть возможности делать здесь бизнес и зарабатывать.

Сегодня родители сражаются за лучшие школы и вузы. Разве кто-то из них смирится с тем, что ребенок останется без высшего образования?

Это не дело родителей, они — уходящие поколения. Или, как говорит один мой коллега, «это все навоз». Надо ориентироваться на детей, а не на родителей. Если ребенок не сдаст ЕГЭ или не осилит высшее образование, значит, у него будет другая судьба. И как-то она сложится. Надо объяснить ребенку, что главное — найти дело по душе. А все остальное он сам сделает.

«Насилие – это упоение властью»

Психологи сегодня часто комментируют громкие события, такие, как флешмоб #янебоюсьсказать, самоубийства подростков или пытки в местах заключения. Как вести себя представителям помогающих профессий, обсуждая ситуации насилия? Мнение семейного психолога Марины Травковой.

 

В России деятельность психолога не лицензируется. Назвать себя психологом и работать с людьми теоретически может любой выпускник профильного факультета вуза. Законодательно в РФ не существует тайны психолога, наподобие врачебной или адвокатской тайны, нет и единого этического кодекса. Стихийно разные психотерапевтические школы и подходы создают собственные этические комитеты, но, как правило, в них участвуют специалисты, уже имеющие активную этическую позицию, рефлексирующие о своей роли в профессии и о роли психологов в жизни клиентов и общества.

Сложилась ситуация, в которой ни ученая степень помогающего специалиста, ни десятилетия практического опыта, ни работа пусть даже в профильных вузах страны не гарантируют получателю психологической помощи, что психолог будет соблюдать его интересы и этический кодекс.

Но все-таки трудно было вообразить, что помогающие специалисты, психологи, люди, к чьему мнению прислушиваются как к экспертному, примкнут к обвинению участниц флешмоба #янебоюсьсказать во лжи, демонстративности, желании славы и «ментальном эксгибиционизме». Это заставляет думать не только об отсутствии общего этического поля, но и об отсутствии профессиональной рефлексии в виде личной терапии и супервизии.

В ЧЕМ СУТЬ НАСИЛИЯ?

Насилие, к сожалению, присуще любому обществу. Но реакция общества на него разнится. Мы живем в стране с «культурой насилия», подпитываемой гендерными стереотипами, мифами и традиционным обвинением жертвы и оправданием сильного. Можно сказать, что это общественная форма пресловутого «стокгольмского синдрома», когда жертва идентифицируется с насильником, чтобы не ощущать себя уязвимой, чтобы не оказаться среди тех, кого могут унизить и растоптать.

В России каждые 20 минут кто-то становится жертвой домашнего насилия

Согласно статистике, в России каждые 20 минут кто-то становится жертвой домашнего насилия. Из 10 случаев сексуального насилия в полицию обращается только 10–12% жертв, и только у каждой пятой полиция принимает заявление. Насильник нередко не несет никакой ответственности. Жертвы годами живут в молчании и страхе.

Насилие – это не только физическое воздействие. Это позиция, из которой один человек говорит другому: «Я имею право делать с тобой нечто, игнорируя твою волю». Это мета-послание: «Ты никто, и то, как ты себя чувствуешь и чего хочешь, – неважно». Насилие бывает не только физическое (побои), но и эмоциональное (унижение, вербальная агрессия) и экономическое: например, если заставлять зависимого человека вымаливать деньги даже на самые необходимые вещи.

Если психотерапевт позволяет себе занять позицию «сама виновата», он нарушает этический кодекс

Сексуальное насилие нередко прикрывают романтической ширмой, когда жертве приписывается чрезмерная сексуальная привлекательность, а преступнику – невероятный порыв страсти. Но дело не в страсти, а во власти одного человека над другим. Насилие – это удовлетворение потребностей насильника, упоение властью. Насилие обезличивает жертву. Человек чувствует себя предметом, объектом, вещью. Его лишают воли, возможности распоряжаться своим телом, своей жизнью. Насилие отрезает жертву от мира и оставляет в одиночестве, потому что рассказать такое трудно, а рассказать и не натолкнуться на осуждение – страшно.

КАК ПСИХОЛОГУ РЕАГИРОВАТЬ НА РАССКАЗ ЖЕРТВЫ?

Если жертва насилия решается рассказать о случившемся на приеме у психолога, то осудить, не поверить или сказать: «Вы меня травмируете вашей историей» – преступно, потому что может принести еще больший вред. Когда жертва насилия решается заговорить в публичном пространстве, что требует мужества, то обвинять ее в фантазиях и лжи или запугивать ретравматизацией непрофессионально.

Вот некоторые тезисы, которые описывают профессионально грамотное поведение помогающего специалиста в такой ситуации.

1. Он верит жертве. Не разыгрывает из себя эксперта в чужой жизни, Господа Бога, следователя, дознавателя, его профессия – не про это! Стройность и правдоподобность истории жертвы – это дело следствия, судебных обвинения и защиты. Психолог делает то, чего, возможно, не делали даже близкие к жертве люди: верит сразу и безоговорочно. Поддерживает сразу и безоговорочно. Протягивает руку помощи – немедленно.

2. Он не обвиняет. Он – не Святая инквизиция, нравственность жертвы – не его дело. Ее привычки, жизненные выборы, манера одеваться и выбирать друзей – не его дело. Его дело – поддерживать. Психолог ни при каких обстоятельствах не должен транслировать жертве: «сама виновата».

Для психолога важны только субъективные переживания жертвы, ее собственная оценка

3. Он не поддается страху. Не прячет голову в песок. Не защищает свою картину «справедливого мира», обвиняя и обесценивая жертву насилия и случившееся с ней. Как и не обрушивается в свои травмы, потому что, вероятно, у клиента уже был опыт столкновения с беспомощным взрослым, который так испугался услышанного, что предпочел не поверить.

4. Он уважает решение жертвы высказаться. Он не говорит жертве, что ее история настолько грязная, что имеет право быть услышанной только в стерильных условиях частного кабинета. Не решает за нее, насколько она может усилить свою травму, рассказывая о ней. Не перекладывает на жертву насилия ответственность за дискомфорт окружающих, которым будет сложно или трудно слышать или читать ее историю. Этим ее уже пугал насильник. Этим и еще тем, что она потеряет уважение окружающих, если расскажет. Или причинит им боль.

5. Он не оценивает степень страданий жертвы. Степень тяжести побоев или количество эпизодов насилия – прерогатива следователя. Для психолога важны только субъективные переживания жертвы, ее собственная оценка.

6. Не призывает жертву домашнего насилия потерпеть во имя религиозных убеждений или из идеи сохранения семьи, не навязывает свою волю и не дает советов, ответственность за которые несет не он, а жертва насилия.

Есть только один способ избежать насилия: остановиться насильнику

7. Не предлагает рецептов того, как избежать насилия. Не удовлетворяет свое праздное любопытство, выясняя информацию, которая не является необходимой для оказания помощи. Не предлагает жертве разобрать ее поведение по косточкам, чтобы подобное с ней не повторилось. Не внушает жертве мысль и не поддерживает таковую, если она есть у самой жертвы, что поведение насильника зависит от нее. Не делает ссылок на его сложное детство или тонкую душевную организацию. На недостатки воспитания или пагубное влияние среды. Жертва насилия не должна отвечать за насильника. Есть только один способ избежать насилия: остановиться насильнику.

8. Он помнит, к чему его обязывает его профессия. От него ждут, что он поможет и что он обладает экспертным знанием. Он понимает, что его слово, даже сказанное не в стенах кабинета, а в публичном пространстве, влияет как на жертв насилия, так и на тех, кто хочет закрыть глаза, заткнуть уши и верить, что жертвы все придумали, что они сами виноваты.

Если психотерапевт позволяет себе занять позицию «сама виновата», он нарушает этический кодекс. Если психотерапевт поймал себя на одном из пунктов выше, ему нужна личная терапия и/или супервизия. Более того, если такое происходит, это дискредитирует всех психологов, подрывает основы нашей профессии. Это то, чего быть не должно.

Об эксперте

Марина Травкова, системный семейный психотерапевт, член Общества семейных консультантов и психотерапевтов. Работает с супружескими конфликтами, изменами, домашним насилием. Ведущая семинаров по переживанию горя и травмы, преподаватель магистерской программы НИУ ВШЭ, автор колоды метафорических ассоциативных карт «Проститься, чтобы жить».

Текст: Дарья Громова

Psychologies

Не совсем. Надо сказать, что это довольно сложный вопрос, потому что есть две традиции использования слова «психотерапевт». Одни считают, что психотерапевтами можно называть только врачей-психиатров, которые освоили методы немедикаментозного лечения, развитые в рамках медицины (например, медицинский гипноз). Такие специалисты ссылаются, в частности, на приказ Минздрава, который позволяет работать психотерапевтами только людям с образованием врачей-психиатров. Другие полагают, что психотерапевтическую помощь могут оказывать клинические психологи, прошедшие подготовку в одном из направлений психотерапии, которые исторически развивались в рамках психологии, а не медицины, и работают с психологическими, а не медицинскими запросами клиентов. Деятельность таких специалистов регламентируется, например, законом города Москвы. В этих карточках мы исходим из представлений второй, «психологической» школы.

Так в чем же разница между психотерапевтом и психологом? У психотерапевта должно быть психологическое образование, но далеко не все психологи обучены работе психотерапевтом. Психолог может заниматься исследованиями: например, изучать, как устроено мышление и память, психологию больших и малых групп или решать практические задачи: диагностировать индивидуальные и личностные особенности человека, заниматься подбором кадров, правильной организацией рабочего места и тому подобным.

Поправка. Эта глава была существенно отредактирована уже после публикации. В первой версии не упоминалось о наличии двух разных подходов к образовательной базе, необходимой для работы психотерапевтом.

02
Зачем ходить к психотерапевту?

Могут быть разные поводы и цели. На консультацию к психотерапевту стоит пойти, если вас что-то не устраивает, это продолжается некоторое время, и ситуация не меняется. Например, вас беспокоит, как долго длится ваша обида на случайное замечание коллеги; как складываются ваши отношения с мужем или женой; как вы срываетесь и орете на ребенка; как каждый раз, открывая компьютер, вы зависаете в фейсбуке на часы или как вы паникуете при каждом полете.

03
Психотерапия — это вообще что?

Буквально — «лечение души». Современная психотерапия — это беседа психотерапевта с человеком или несколькими людьми (например, членами одной семьи). Психотерапевт строит беседу таким образом, чтобы помочь вам справиться с вашей проблемой или решить задачу, которую вы себе ставите. Во время беседы психотерапевт осознает свои профессиональные задачи и придерживается определенной логики и стиля общения с клиентом. Этим психотерапия отличается от дружеского общения и душевного разговора с попутчиком в поезде. Выбор логики и стиля общения зависит от вида психотерапии — принципов и методов психотерапевтической школы, к которой принадлежит специалист.

04
Можно пример?

Да. Допустим, ребенок плохо учится. От этого страдают и он сам, и его родители. Если родители не могут справиться с этой трудностью, они обращаются за помощью к психотерапевту. Например, когнитивно-бихевиоральный психотерапевт, используя свои методы, поможет ребенку научиться реагировать на трудные ситуации иначе, кроме как паниковать или отвечать «лишь бы что», только бы все отстали. Он будет общаться со своим клиентом как обучающий эксперт.

Психотерапевт, работающий в логике гуманистической психотерапии, постарается построить беседу с ребенком так, чтобы он смог постепенно высказать, назвать все свои страхи, обиды, устремления, принять сам себя и обрести тем самым уверенность в себе. Часто это небыстрый процесс поддерживающих, развивающихся в обстановке «принятия» и сопереживания бесед, не ставящих конкретных целей.

Системный семейный психотерапевт может обнаружить, что плохие оценки ребенка — это звено какой-то цепочки взаимоотношений в семье. И, незаметно для всех, проблемы ребенка как-то регулируют отношения между родителями — скажем, служат одним из немногих поводов для супругов общаться друг с другом. И тогда избавиться от трудностей можно будет, перестроив взаимодействие в семье.

05
Значит, психотерапевт только разговаривает и все?

Нет, не все. Помимо разговора, психотерапевты используют специальные упражнения, создают игровые ситуации, шутят и даже задают домашние задания. Например, психотерапевт может попросить вас представить, что на пустом стуле сидит кто-то из ваших близких и попросить поговорить с ним; записывать все мысли, приходящие вам в голову тогда, когда вы переживаете состояние, от которого хотите избавиться; обсуждать с мужем или женой конфликтную тему, действуя по определенным правилам; замечать только все успешно выполненные (а не наоборот) вашим ребенком домашние дела. Главное, чтобы психотерапевт точно знал, зачем все это нужно, и умел бы объяснить логику своих предписаний — иначе он не профессионал.

06
Ну хорошо, а психотерапия — это эффективно?

Да, количественные исследования показывают эффективность психотерапии, например, в избавлении от клинически фиксируемой симптоматики.

Экспериментально доказывается, что эффект психотерапевтического лечения депрессии и тревожных расстройств наблюдается у людей всех возрастов и социальных слоев, он сопоставим с медикаментозным и длится дольше.

Проводятся исследования, пытающиеся выявить даже увеличение числа нейронных связей в результате психотерапевтического процесса (однако, как и с любым количественным измерением в такой сложной системе, тут есть много вопросов — например, о контролируемости всех влияющих факторов).

Регулярно поднимается вопрос о сравнении эффективности психотерапевтических подходов между собой (здесь лидируют поведенческие методы, но оппоненты указывают, что, возможно, это связано с четкой структурированностью и нацеленностью этих методов на конкретный результат).

Важно учитывать, что разные методы психотерапии направлены на разные результаты. Например, поведенческие терапии должны помочь преодолеть симптом, фобию или помочь изменить способ поведения. Системная психотерапия работает на функциональные изменения: была почва для внутрисемейного насилия и исчезла, были супружеские конфликты — их не стало. Но в некоторых подходах есть нацеленность на изменения, которые не так просто фиксировать количественно или они не универсальны, но их эффект не менее ценен для конкретного клиента.

07
Как выбрать психотерапевта? Есть какой-то критерий?

Одного критерия нет. Лучше всего воспользоваться рекомендацией человека, с которым психотерапевт успешно работал. Необходимо также спросить об образовании и подготовке специалиста. При всех условностях и неоднозначностях, российские хорошие вузы и программы более или менее известны. Например, есть несколько магистерских программ по разным направлениям психотерапии в Высшей школе экономики, есть факультет клинической психологии МГППУ; работают программы переподготовки психотерапевтов в той же Высшей школе экономики и МГУ им. Ломоносова, центры подготовки специалистов различных направлений — например, гештальт-терапии.

Можно поинтересоваться, какое направление психотерапии специалист считает «своим», и потом узнать подробнее про само это направление. Еще один важный признак профессиональной подготовки — членство специалиста в профессиональных организациях.

Наконец, важно то, способен ли психотерапевт вам что-то внятно объяснить, ответить на возникающие у вас вопросы, в том числе о своей специализации.

И еще: нельзя игнорировать собственные ощущения, ваше самочувствие после консультаций. Вам — со всеми оговорками — должно быть после них лучше, а не хуже.

08
А к кому не стоит обращаться?

Первое правило — остерегайтесь самозванцев. К сожалению, они встречаются. Предупреждением должны служить неадекватно высокие цены за консультацию и неадекватные обещания (например, о быстрых — «за один, максимум два сеанса» — сроках решения проблемы). Подозрение также должны вызывать бесплатные помощники, за исключением сотрудников государственных центров психологической помощи. Помогающий специалист должен иметь ясную профессиональную мотивацию — получать за работу деньги. Иначе он может решать с помощью клиентов какие-то собственные психологические проблемы (это называется рентная мотивация) или проводить в жизнь «судьбоносные идеи». Стоит также остерегаться тех, кто сразу начинает вас поучать, чем-то запугивать или слишком активно вовлекать.

Кроме того, в психотерапии есть понятия о профессиональной этике, хотя они могут немного различаться у специалистов разных направлений. Тем не менее, профессионал, как правило, не начинает дружить со своими клиентами, не ищет с ними встреч в неформальной обстановке и лишь в особых случаях может прийти к ним домой. Интимные отношения с клиентом — это прямое нарушение профессиональной этики. О таких случаях лучше всего сообщить в профессиональные организации, чтобы такой человек не навредил другим.

09
Бывает так, что психотерапевт хороший, но «не подходит»?

Да, бывает. На контакт между людьми влияет так много разных факторов и контекстов, что он может просто не получиться. Кроме того, вам может не подойти стиль или логика работы какого-то психотерапевта, его темперамент. Или вы просто обратились не к тому специалисту. Например, вы ждете сопровождения в решении конкретной задачи, и стиль работы, направленный на ваш личностный рост, вам не подходит. Или вы пришли с проблемой отношений к специалисту, который занимается избавлением от психосоматических заболеваний. В этом случае профессионал сам вам об этом скажет и постарается направить к подходящему специалисту. Иногда специалист считает, что с маленькими детьми или, например, с зависимостями, лучше работает его коллега — так или иначе у каждого из них бывает специализация внутри его психотерапевтического подхода — у кого-то она шире, у кого-то уже. Кроме того, бывают ограничения, связанные с правилами работы — например, семейный психотерапевт не может помогать вам одновременно налаживать отношения с женой и завершать их с любовницей. Для работы со второй задачей нужен другой психотерапевт. Ну и могут быть временные ограничения — например, переживая собственную потерю, психотерапевт может быть на время неэффективен в работе с такой темой (предполагается, что он сам работает с психотерапевтом над этим).

10
Сколько стоит консультация психотерапевта?

Диапазон цен в Москве примерно от полутора до 10 тысяч за час. Обычно профессионалы идут навстречу людям в трудных материальных ситуациях. Уже упоминалась система государственных психологических центров: например, в Москве есть обширная сеть Московской городской психологической службы. Еще одна возможность получить помощь — поучаствовать в терапевтических сессиях, которые наблюдают обучающиеся психотерапии студенты. Вашей платой становится тогда то, что вы позволяете, как правило, небольшой группе студентов (получившей базовую подготовку и знающей все этические требования к такой работе) наблюдать за процессом вашей работы с профессионалом. Такую возможность стоит искать на сайтах программ профессиональной подготовки специалистов (например, сайт Магистерской программы «системная семейная психотерапия»). Можно обратиться к начинающему, но прошедшему профессиональную подготовку специалисту — обычно они работают за меньшую оплату.

11
Кстати, а психиатр — это кто?

Это врач. Психиатры воздействуют на болезненные душевные и трудные эмоциональные состояния с помощью лекарств, рассматривая эти состояния в рамках существующего перечня медицинских заболеваний.

Психотерапевт в отличие от психиатра не ставит диагноз, а скорее выдвигает гипотезу про причину существующей сложности или формулирует вместе с вами как будет выглядеть необходимое вам или вашей семье решение.

Несмотря на различия медицинской и психотерапевтической моделей, эти профессионалы эффективно работают каждый на своем профессиональном поле и, при необходимости, могут продуктивно сотрудничать. Обращаясь к психотерапевту, стоит быть готовым к тому, что он может попросить вас посетить врача. Полезно также дать психотерапевту координаты своего врача, если вы его уже посещаете — их общение может только улучшить результат получаемой вами помощи.

12
Если не хочется жить — к кому идти?

Можно к профессиональному психотерапевту, можно — к психиатру. Каждый из них должен сделать все необходимое, чтобы вам помочь. При этом, если они действительно профессионалы, то психотерапевт, оценив ситуацию, может, как уже сказано выше, отправить вас к врачу — продолжив, возможно, работать с вами, или на время прервав эту работу или даже просто «передав» вас врачу. Врач, оценив существующие у вас жизненные сложности (взаимоотношения с кем-то, отношение к себе, пережитые травмы) может счесть, что помимо лекарственного воздействия, вам будет полезна психотерапевтическая работа. Главное, если это состояние длится у вас сколько-нибудь продолжительное время — обратитесь за помощью! Хотя бы позвоните — по телефонам доверия, в кризисные центры. Есть люди, готовые вам помочь, но для этого нужно сделать первый шаг.

Всероссийская круглосуточная бесплатная линия психологической помощи для онкологических больных и их близких: 8-800-100-0191

Московская службы психологической помощи населению: с городского телефона — 051 (бесплатно), с телефонов Билайн, Мегафон, МТС — 8-495-051 (только услуги операторов связи)

Детский телефон доверия — 8–495—624-6001, 8–800—2000-122

13
И последнее. Кто такие психоаналитики?

Это тоже психотерапевты. Они практикуют психоанализ — направление, основы которого заложил Зигмунд Фрейд в конце XIX века. Подготовка психоаналитиков занимает много лет и требует кропотливой работы — изучения теории, многолетней личной терапии, работы с клиентскими случаями (вначале буквально — одним-двумя) под строгой супервизией опытного психоаналитика. Обучающийся проходит одну за другой ступени подготовки в рамках международной ассоциации. К сожалению, не все те, кто называют себя психоаналитиками, особенно в России, имеют на это право с точки зрения европейских критериев сертифицирования.

Сейчас внутри этого направления сложилось много модификаций. Объединяет их то, что психоанализ, как правило, предполагает большую продолжительность психотерапевтической работ и направлен не столько на быстрое избавление от актуальной проблемы или решение конкретной задачи, сколько на кропотливую работу по анализу и самоанализу.

Автор: Гражина Будинайте,

доцент департамента психологии факультета социальных наук НИУ ВШЭ, член Правления Общества семейных консультантов и психотерапевтов, член Европейской ассоциации семейных психотерапевтов (EFTA).

портал "Meduza"

АННА ВАРГА

Одна из первых советских психологов-консультантов, член американской и европейской профессиональных ассоциаций IFTA и EFTA, занимается системной семейной психотерапией, которой обучалась в том числе и в США. Помимо семейного консультирования она читает лекции в НИУ ВШЭ, а в интервью PRM рассказала, почему никакой молодости не существует.