«Типичные предрассудки Российских семейных психотерапевтов».
Доклад А.Я.Варга на конференции по семейной психотерапии
Международного Конгресса
“ Психотерапия и консультирование личности, семьи, социума” Москва,
«20-22 мая 2004.»
– Немножко сменится направление наших докладов из-за моего выступления, потому что я не буду говорить ни о детско-родительских отношениях, ни о семейных структурах, а я буду говорить о разного рода профессиональных ошибках, которые типичны для нас, для всех, и связаны с особенностями той культуры, в которой мы живем. Здесь уже говорилось, что важнейший процесс, который обеспечивает эффективность работы с семьей, это нейтральность. Т.е. это на самом деле пребывание в профессиональной позиции, независимо от того, что происходит на приеме. И без нейтральности обычно не бывает эффективной работы. Что происходит при потере нейтральности? В кабинете терапевта начинает воспроизводиться то, что происходит в семье, что, конечно, неправильно, ничему не помогает, и этого, вообще говоря, быть не должно. Реальность психотерапевтическая должна отличаться от реальности семейной, иначе это плохая работа. И вот тогда, когда как бы нет психотерапевтической реальности, а семейная реальность начинает заполнять все, мы понимаем, что психотерапевт потерял эту нейтральность. Незаметно, как правило, для самого себя – трудно понять, когда теряешь нейтральность. Когда психотерапевт теряет нейтральность, он начинает играть некую роль, заполняет некую нишу, которая нужна в семейной системе. И вместо того, чтобы разрушать патологический гомеостаз, который существует в системе, он начинает способствовать его стабилизации. Обычно психотерапевт начинает принимать чью-то сторону в дисфункциональной семье, вступает с этим человеком в коалицию, чувствует и действует в логике семейного мифа. И самая тяжелая и, слава Богу, редко встречающаяся ошибка – это, когда психотерапевт в процессе терапии начинает реализовывать свои собственные рентные мотивации, т.е. пытается какие-то собственные психологические проблемы решать «за счет» клиентов.
Итак, как понять, что нейтральность потеряна? Психотерапевт начинает испытывать некие неподобающие для психотерапии чувства в процессе приема: гнев, жалость, возмущение, торжество, облегчение, успокоение и т.д. Если ловишь себя на таких переживаниях в процессе приема, значит, загорелся маячок: проблемы с нейтральностью. Потому что, кроме интереса и любопытства, в общем-то в процессе приема ничего не должно беспокоить психотерапевта. Размышление и интерес. Второй признак потери нейтральности – это когда психотерапевт «берет случай домой.» Имеется в виду, что во внерабочее время вы ловите себя на том, что какой-то случай лезет к вам в сознание – вы про него вспоминаете, думаете и т.д. Это тоже признак потери нейтральности. И третий признак – когда вы сплетничаете о своих клиентах. Не с коллегами, не тогда, когда это профессиональное обсуждение, а когда вы начинаете рассказывать о своих случаях людям, которые не имеют отношение к вашей профессии, для развлечения компании.
Это все говорит о том, что случай, на котором мы потеряли нейтральность, каким-то образом задевает, что ли, те проблемы или те сложности, которые есть внутри самого психотерапевта. Ну, и поскольку я довольно много занимаюсь супервизиями, работами своих коллег, то по материалам супервизии, наблюдая за самой собой, я выделила четыре таких подводных камня, на которых легче всего теряется нейтральность. Эти подводные камни, на самом деле, представляют собой особенности той культуры, в которой мы все живем.
Первый, самый частый вариант потери нейтральности – это детоцентризм. Т.е. это пристрастное отношение психотерапевта к ребенку в клиентской семье: более понимающее, жалостливое, легкое включение на его страдания. Иначе говоря, страдания ребенка в семье, несправедливость обращения с ним, неправильность его воспитания понимаются легче и быстрее, чем, например, страдания его родителей. У нас очень много детоцентрических семей. И это считается правильным, никто не видит в этом ничего особенного, когда родители сами себе, окружающим и самому ребенку объясняют, что, допустим, они живут вместе только ради него. Это считается моральным. Бабушки и дедушки конфликтующей супружеской паре могут сказать: «Ну, у вас же дети, поэтому разводиться нельзя!» Дети, таким образом, становятся цементом для всей семейной системы. И часто люди приходят за психотерапией для того, чтобы их научили ловчее жить ради детей – вот как бы нам так извернуться, чтобы жить ради детей и при этом не переживать из-за тех супружеских напряжений, которые в этом случае неизбежно бывают. Понятно, что такая вертикальная ( дети-родители) организация семейной системы неправильная. В такой системе гораздо хуже происходит сепарация, дети менее функциональны, обладают меньшей жизненной компетентностью, у них гораздо больше тревог. Понятно, что правильная семейная структура – это горизонтальная ось супружества, на которую «подвешиваются» дети, внуки и т.д., не вертикальная конструкция, когда главной становится детско-родительская вертикальная ось.
Коротко расскажу один случай. Приходит семья (не ко мне, это супервизорский случай) с тем, что младшая дочь 14 лет пошла куда-то развлекаться, выключила свой мобильный телефон и не пришла ночевать. А утром пришла не побитая, не изнасилованная, вполне довольная, просто ночевала у подружки. Просто маме с папой не сказала. Мама с папой в тяжелейшем, совершенно паническом состоянии приходят к психотерапевту «Что делать?!» Приходят всей семьей (там есть старший ребенок и вот эта младшая девочка). В процессе психотерапии психотерапевт объяснил им, что они детоцентрическая семья, потому они так неадекватно трагически и тревожно реагируют на банальную и без последствий прошедшую ситуацию. Вообще говоря, с ребенком ничего страшного не произошло. А родителям невыносима и страшна ситуация, когда ребенок один разок «отплыл» и оторвался от семьи, надо сказать, во вполне пристойном для этого возрасте. Дело в том, что их, как супругов, ничего, кроме детей, не связывает, и не связывает давно. Если выясниться, что они не нужны детям, то непонятно, как вместе жить, ради чего.
После этого переопределения семьи как детоцентрической и началась супружеская терапия по простраиванию все-таки каких-то связей между родителями, которые вообще-то позиционируют себя как супругов. Супружеская терапия развивалась хорошо, все шло к окончанию. Но буквально не так давно супруги приходят, т.е. мама с папой приходят в очень тяжелом состоянии. Потому что выяснилось, что у младшей дочери происходит некий роман с 22-летним, надо сказать, по-видимому, очень инфантильным молодым человеком. Мама узнает о том, что ее 14-летняя дочь теряет девственность, причем узнает не от нее, а подслушав ее разговор с подругой. Родители приходят к психотерапевту на очередную сессию и рассказывают про это. Оказалось, что эта история подрывает нейтральность психотерапевта. Психотерапевт приходит в полный ужас, и говорит:»что же вы смотрите, вашей девочкой взрослый мужик сексуально пользуется» При этом выясняется, что этот самый «взрослый мужик» – это молодой человек, который три курса проучился, какую-то сессию завалил, восстановиться не смог, вот сейчас уходит в армию. Интересен один эпизод, который показывает, насколько молодой человек лишен злонамеренности и вредоносности. Молодой человек зашел за девочкой, чтобы ехать на дачу к его родителям, мама разрешила своей дочери ехать, потому что думала, что они будут там не одни, с родителями молодого человека. Папа девочки пришел с работы вскоре после отъезда молодежи и сказал: «Какое безобразие! Зачем ты их отпустила! Не факт, что они там будут не одни». Он позвонил молодому человеку на сотовый телефон и сказал: «Ну-ка, возвращайтесь!» Они и вернулись, продемонстрировав полное послушание и почти полное отсутствие сексуальной разнузданности. Представляете себе молодого человека, который уходит в армию не сегодня – завтра и хочет «натрахаться» напоследок, тем более что ситуация позволяет. Стал бы он отказываться от такой возможности, которую дает пустая дача? По фактам получается, что разврата и использования нет.
Детоцентрическая установка перекочевала в голову психотерапевта, он так же как его клиенты, перестал адекватно воспринимать реальные факты. Вместо того, чтобы работать с этой семьей так, как нужно, там получился общий ужас, слияние в этом ужасе, и конец этой самой психотерапии на данном этапе. Успешно продвигавшаяся психотерапия оказалась под угрозой провала.
Второй момент, на котором также очень часто теряется нейтральность, это гомофобия. У нас считается, что есть нормальная половая ориентация и ненормальная половая ориентация. Т.е. всякие гомосексуальные установки – это ненормально. Это некая принятая, разделяемая большинством точка зрения, преобладающий дискурс в обществе. Обычно и психотерапевт разделяет такую точку зрения. Когда приходят родители с подростком и говорят: вот она лесбиянка или он гомосексуалист, помогите нам быстро вернуть его на правильную дорогу, то психотерапевт берется выполнять такой запрос. Он говорит: да, сейчас мы будем над этим работать, чтобы эту половую ориентацию сделать правильной. Понятно, что в подростковом возрасте все очень лабильно, и неясно –на самом деле, какая там в итоге сформируется половая ориентация. Но берясь за этот запрос вот в такой лексике, психотерапевт присоединяется к родительской тревоге, усиливает ее тем самым, потому что он как бы ее легализует, подтверждает своей реакцией. Соответственно, усиливается тревога в системе. Допустим широкомыслие. Допустим, что психотерапевт не знает, какая половая ориентация правильная, а какая нет. Допустим, что психотерапевт считает, что любая половая ориентация имеет право на существование. Тогда, он не подряжается на осуществление такого родительского запроса. В такой ситуации гораздо важнее детско-родительские отношения, которые, вообще говоря, должны быть конструктивными и помогающими до тех пор, пока кто-то из участников родительско-детской группы, грубо говоря, топчет землю. Поэтому, в этих случаях, эффективнее переформулировать запрос и работать на снижение тревоги, снятие шока, выработку принятия и толерантности по отношению к ребенку- подростку. В атмосфере безопасности ребенок быстрее определиться со своей половой ориентацией, и она будет »истинной», а не протестной. Я знаю несколько случаев гомосексуализма, когда люди говорили мне, что если бы не возмущение и давление родителей, то не факт, что они продолжили бы свои половые эксперименты, которые поначалу не так уж разнились по ощущениям, я имею в виду половое общение со своим и с противоположным полом. Разумеется, есть много других примеров, когда уступая давлению, люди старались жить по традиционным правилам и заводили семьи и детей, были несчастными, не могли дать радость близким, и уже в зрелом возрасте обращались к своей истинной ориентации, оставляя за собой гораздо больше разрушений, чем если бы они начали жить гомосексуальной жизнью вовремя. Когда психотерапевт страдает гомофобией, все эти соображения не приходят ему в голову. Он вместе с родителями трудиться над тем, чтобы вернуть подростка « в лоно», присоединяется к взглядам и чувствам родителей, разрушая тем самым детско-родительский контакт.
Третье – это психофобия, которая очень распространена среди психологов. Ну и, надо сказать, среди психиатров тоже, потому что там тоже придается некое специальное значение психическим заболеваниям – не так к ним относятся, как к соматическим заболеваниям, к таким «элегантным», как, скажем, сердечно-сосудистые болезни. Понятно совершенно, что когда в семейной системе есть человек больной, страдающий каким-то психическим заболеванием, то цель, понятно, не в том, чтобы вылечить или не вылечить это заболевание – это вопрос второй. А первая цель – это убрать стабилизирующую функцию болезни. Человек может болеть, но при этом крайне нежелательно, чтобы эта болезнь играла стабилизирующую роль для семейной системы, чтобы система строилась вокруг болезни. Вместо этого обычно что происходит? Психотерапевт начинает игнорировать наличие психической болезни. И, допустим, если вся семья боится психиатрии и психотропных препаратов, то он вместе с ними говорит: нет, мы справимся без этого. И заканчиваться это может тем, что бред разворачивается уже в кабинете, а все еще глазами хлопают. Либо психотерапевт слишком гипнотизируется самим фактом этой болезни и теряет вообще системное видение: он перестает понимать, что имеет дело с системой и системными закономерностями, и начинает все объяснять через болезни.
Я никогда не забуду, как один замечательный психиатр, послушав мое выступление, сказал: «Ну, Анна Яковлевна, что вы тут нам объясняете-то про семейную психотерапию. Ерунда это все. Если люди не могут приспособиться друг к другу в браке, значит, они психопаты. Лечить надо». Вот такая позиция. (Смех.).
И последний, четвертый, момент, на котором теряется нейтральность, – это сексизм. Т.е. это твердое убеждение в том, что мужчины и женщины отличаются друг от друга не только анатомо-физиологическими особенностями, но просто душой, психикой, «одеждой и паспортом». И поэтому существуют такие дискурсы в культуре, как «женский ум», «мужские дела», «женские обязанности», «мужские обязанности». Для системного подхода это большое ограничение, потому что на таких представлениях очень трудно построить функциональную систему с гибкими, взаимозаменяемыми функциями. Ну, и кроме того, есть много догматических вещей в культуре, когда психотерапевты вместе с клиентами пытаются объяснять происходящее в семье с помощью культурных стереотипов: ну, женщины, – они эмоциональны; ну, мужчины – они эмоционально тупые и т.д. Вместо того, чтобы, например, разбираться в существе коммуникативных нарушений, психотерапевт в ловушке своего сексизма может пропустить много информации, не обращая внимания на эмоциональные сигналы жены, потому что «женщины эмоциональны», типа если плачет, то это не знак страдания и не сообщение, а просто так. Существует масса разного рода вот таких штампов, ничего на самом деле не объясняющих, а просто культура, эта мощнейшая система, таким образом заявляет о себе. Естественно, психотерапевты тоже носят эти предрассудки в себе.
И я, считая себя очень продвинутой и свободной от «культурной зависимости» поймала себя на случае, когда в полной мере весь этот сексизм разделила. У меня в терапии была кросскультурная семья: мужчина – американец, а женщина – русская. Они живут в России уже лет пятнадцать, он прекрасно говорит по-русски. Очень конфликтный брак. Он, будучи таким как бы хорошо структурированным человеком, все свои претензии пишет, в письменном виде выдает жене. Он подает ей такие листы – страниц по десять – о том, как она посуду не сразу моет после еды или в холодильнике у нее чего-то завалялось. Жена обычно эти тексты не читает, он проверяет, прочла или не прочла. И, как мне казалось в тот момент, от него постоянно исходит какой-то ультиматум: мол, если ты не будешь мыть посуду сразу после еды, то я перестану с тобой разговаривать, я буду уходить на работу рано и приходить только спать и т.д. и т.п. Я поймала себя на том, что у меня просто навязчивый образ в голове (я думаю, что многие из вас смотрели фильм Бергмана «Фанни и Александр», где вдова с малыми детьми выходит замуж за пастора, который оказывается вполне законченным садистом – под маской доброхота скрывался ласковый мучитель, который запирает в конце концов этих детей в комнате – ну, в общем, ужасные условия тюрьмы, и ничего, кроме возмущения, по замыслу режиссера, этот персонаж вызывать не должен). А надо сказать, что клиент мой американский, например, требовал, чтобы ребеночка их трехлетнего в шесть утра поднимали. А когда я стала спрашивать в ужасе, попавшись опять же в собственную ловушку детоцентризма: «Зачем это делать? В России – ночь, зима. Зачем?!», он отвечал: «А вот в Америке все рано встают, и как мы хорошо живем!» (Смех.) Вот, значит, надо в шесть утра ребеночка поднимать. Мол, если все так будут делать, то в России будет необыкновенный экономический прогресс. И я сидела и думала: да, вот это он, этот персонаж, этот лицемерный пастор-садист. Но подумавши так два приема, наконец до меня дошло, что я попала в ловушку сексизма. Сколько я ценной информации пропустила за эти два приема, пока была в плену своего возмущения! Вместо того, чтобы слушать, понимать и терапевтический общаться я тратила энергию на то, чтобы возмущение клиентом не вышло наружу. После супервизии этого случая, я, слава Богу, избавилась от потери нейтральности. Я просто хочу сказать, что мы все в этом сидим и редко замечаем, когда мы теряем нашу нейтральность вот на этих культурных стереотипах. Спасибо. (Аплодисменты.)
